Материал книги «Монеты в церквях: археология, деньги и религиозная преданность в средневековой Северной Европе», под редакцией Свейна Х. Гуллбекка, Кристофа Килгера, Стейнара Кристенсена и Хокона Роланда (2021 год, издательство «Routledge»).
Средневековое латинское христианство унаследовало от позднеантичных практик обычай приносить дары в храм и оставлять подношения на гробницах мучеников. Речь шла о дарах, оставляемых в благодарность и в надежде на помощь и божественное заступничество. Речь ниже пойдет главным образом о значительной части североевропейского мира позднего Средневековья.
Следует, прежде всего, помнить о прямом и косвенном библейском призыве, обращенном ко всем: оставить свое земное имущество и следовать за Христом, как сказано в Евангелии от Матфея 19:21: «Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною». Уже в ранней Церкви этот призыв к апостольскому аскетизму начал постепенно приобретать символическую форму: вместо полного отказа от имущества стало практиковаться жертвование даров — как знак готовности человека посвятить всего себя Богу.
Эта идея получала наглядное выражение в изображениях Трех волхвов, которые приходят к Марии и младенцу Христу с самыми ценными дарами. В этих сценах волхвы символизируют приход общины, подавая пример, которому должно следовать каждому. А Мария представлена как sedes sapientiae — престол Премудрости, или сама Церковь, на коленях которой восседает Христос как царь. Этот образ, пришедший в западное искусство из византийской мозаичной традиции, был перенят романским стилем и многократно повторялся в течение всего Средневековья. Он фактически стал богословской основой, объясняющей, что именно пытались выразить прихожане в Скандинавии, когда приносили монеты, ценности или пищу в дар своей местной церкви — как на публичных службах, так и в рамках частных обрядов.
Дар, а не плата: как в Средневековье понимали деньги в храме
Отсюда вытекает второй важный момент. Независимо от того, оставлялась ли монета на алтаре, пряталась ли в щели, вклинивалась между половицами или передавалась священнику (или его помощнику) в конце обряда в качестве приношения, ее следовало воспринимать исключительно как дар, но никогда — как плату. Опасность быть обвиненным в симонии — то есть торговле церковными дарами и таинствами — всегда висела над церковью, и, по крайней мере формально, она стремилась бороться с этим изо всех сил.
Хотя, конечно, в действительности за богослужения и церковные службы нередко платили, важно понимать: в религиозной системе взглядов того времени такие деньги рассматривались как дар или милостыня, а не как коммерческая сделка. Никакая служба не «покупалась» в буквальном смысле, хотя снаружи это могло казаться именно так. Например, вотивная (то есть, в честь Бога) месса, пусть и оплаченная частным лицом, все равно не считалась купленным действием, как если бы кто-то приобрел товар на рынке. Деньги, переданные за мессу, считались даром — знаком благодарности, предназначенным для содержания духовенства, поддержания храма и славословия Христу.
На фоне всего этого ярко проступает евангельская история о том, как Христос изгнал из храма менял и торговцев. Этот сюжет оказывал мощное влияние на религиозное сознание и стал одной из причин, по которым всякая торговля церковными услугами считалась недопустимой: в храме не должно быть ни торга, ни обсуждения цен. Деньги в стенах церкви — это дары Богу и милостыня бедным.
Датский теолог Кристиан Педерсен (1554), в своем небольшом трактате о мессе, написанном в 1514 году, ясно выражает эту мысль:
«Если кто-то желает, чтобы за него или его родителей была отслужена месса, то пусть скажет священнику: "Господин, я не смею покупать Святую мессу, и нам не дозволено торговаться о ней, но прошу вас отслужить столько-то месс за меня, моих родителей или других людей. Я вознагражу вас за ваш труд". Тот, кто просит отслужить мессу, должен дать священнику столько, чтобы тот в тот день мог прожить, сверх еды и питья. Как пишет святой Павел: 'Тот, кто служит у алтаря, должен жить от алтаря'».
Монета между грехом и благодатью: двусмысленность богатства в средневековой церкви
Как можно увидеть из сказанного, деньги и богатство в церковной среде осмыслялись по-разному. С одной стороны, они рассматривались как практический инструмент обмена, с другой — как «нечистый» символ всего того, что недопустимо в доме Божьем. Начиная с XIV века, монеты, изображенные внутри храмов, чаще всего сопровождались негативным смыслом — например, в сценах, где Иуда судорожно сжимает свой кошель с тридцатью сребрениками. Особенно характерны образы алчности — Avaritia — одной из семи смертных грехов, которую традиционно изображали через монеты.
На фресках, изображающих Чистилище или Ад, алчные души часто получают наказание в виде расплавленных монет, заливаемых им в глотку. Эта идея — что богатство способно буквально сжечь человека — подкрепляется и другими сценами: скупцы на церковных стенах нередко обнимают обнаженную Luxuria, олицетворение плотской похоти. Вместе эти два образа — золото и телесная страсть — символизируют все низменное, мирское, все, от чего должна отрешиться душа.
Тем не менее, независимо от того, какое отношение Церковь старалась формировать к монетам и светскому богатству, сама она неизбежно существовала внутри общества, где роль денег становилась все более важной. Деньги становились если не единственным, то, по крайней мере, самым удобным способом обмена, и потому оказывали все большее влияние на церковную и пастырскую мысль. Земные заботы все чаще пересекались с богословскими размышлениями о чистоте, и это оказывало серьезное воздействие на то, как именно происходил обряд жертвоприношения в храме.
Более того, как будет показано далее, в некоторых случаях это даже приводило к переосмыслению самой сути монеты — и к тому, что она становилась положительной метафорой Христа.
Как формировалась традиция церковных приношений?
Чтобы понять, как происходили приношения монет в сельских приходских церквях средневековой Скандинавии и большей части Северной Европы, важно проследить истоки этой практики — от поздней Античности к раннему Средневековью. Возможно, это не даст точного описания обрядов, происходивших в конкретных скандинавских храмах, но поможет лучше осмыслить культурное значение жертвоприношений в позднее Средневековье. Монеты приносились как милостыня и пожертвования во время мессы, а также в рамках личной молитвы.
Средневековая римская месса — как, впрочем, и современная католическая — традиционно делится на две части. В первой совершаются молитвы и чтение Писания, а во второй — начинается приношение даров: именно здесь община выходит к алтарю и приближается к Богу, завершая обряд Причастия. Нас интересует именно этот второй этап, поскольку он связан с принесением даров к алтарю — то есть, к самому Господу. С самых первых времен христианства приношение даров оставалось непростой темой: с одной стороны, он должен был позволить прихожанам принести Богу благодарственные дары, а с другой — не должен был походить на языческие или иудейские жертвоприношения.
Считается, что на алтарь или специальный стол первых христианских собраний приносились хлеб и вино. Эти продукты использовались в Таинстве Евхаристии, однако поскольку каждый мог принести что-то свое, даров зачастую оказывалось больше, чем было необходимо для обряда. Остатки хлеба и вина делились между духовенством и бедняками. В этом, хотя и в иной форме, уже просматриваются контуры того самого ритуала приношения, который спустя столетия станет частью средневековой литургической практики.
Помимо хлеба и вина, верующие могли приносить и другие дары — украшения, фрукты, пироги, масло. Однако с богословской точки зрения такое разнообразие воспринималось с критикой, ведь единственно «достойными» дарами считались только хлеб и вино. Эта мысль была подчеркнута уже на Синоде в Гиппоне в 393 году: только то, что служит Евхаристии, должно становиться приношением.
Монеты становятся частью мессы
В какой-то момент истории монеты начали входить в литургическую практику. Если перенестись от раннехристианской Церкви IV–V веков сразу к XI веку, то становится очевидным, что произошли значительные перемены. Бенедиктинский монах, церковный реформатор и будущий святой Петр Дамиани (1072 или 1073) в одном из своих сочинений упоминает случай, когда две женщины принесли золотые монеты и положили их на алтарь во время мессы. Как и в большинстве богословских текстов того времени, данное описание, скорее всего, имеет целенаправленную композицию и не обязательно отражает реальное событие. Можно даже задаться вопросом, какие именно золотые монеты имел в виду Дамиани — но это уже второстепенно.
Куда важнее отметить, что сам факт этого приношения вызвал у него удивление. Для Петра Дамиани мысль о том, что кто-то мог положить монеты прямо на алтарь, казалась поразительной. Возможно, здесь он выступает в роли консерватора, тоскующего по некоему «золотому веку» Церкви, когда подобное было немыслимо. Это соответствует его стремлению к церковной реформе, к возвращению к строгой аскетической норме.
Однако интересно, что другие источники начала XI века также упоминают использование монет в обряде приношения. Все это говорит о том, что именно в этом столетии, вероятнее всего, начинается регулярное и ритуализированное использование монет как формы церковного дара. Темпы и формы включения монет в частные и публичные религиозные практики, безусловно, различались от региона к региону и, вероятнее всего, встречали сопротивление — и, возможно, именно такую реакцию мы видим в тексте Дамиани. Его недоумение, возможно, отражает не единичный случай, а целую волну сомнений, с которыми Церковь встречала новую практику.
Монета как образ Христа
Как бы сильно ни было первоначальное сопротивление монетам как подношению в церкви, оно в итоге не устояло: уже к XII веку монеты стали самым распространенным даром в церкви. Это подтверждается в трудах Гонория Августодунского (1080-1151 гг.), чьи трактаты о мессе и догматах Церкви быстро стали общеупотребимыми как при его жизни, так и в последующие века. Для Гонория монета — это главный дар, приносимый во время мессы. На основе библейских мотивов он выстраивает иерархию таких приношений. Конечно, одно богословское сочинение не может свидетельствовать о повсеместной практике на протяжении десятилетий, однако можно утверждать, что Гонорий формулировал мысли, которые отражали реальные обычаи его времени, а потому его идеи так охотно переписывались и распространялись.
Высшим из всех приношений Гонорий считает золотую монету — он уподобляет ее дарам Трех волхвов. Следом идет серебряная монета, которую он сравнивает с лептой бедной вдовы. Затем Гонорий упоминает другие дары: украшения, драгоценности и ценные предметы. И только в самом конце списка он называет хлеб и вино, причисляя их к разряду даров более значимых, чем прочие съедобные и питьевые приношения.
Со временем положительное восприятие монеты стало выходить за пределы ее статуса просто дара. Гонорий проводит смелую метафору: он сравнивает евхаристический хлеб с монетой и говорит: «Этот хлеб – облатка [тонкий листок выпеченного пресного теста, наподобие вафли] сделан в виде монеты, потому что Христос, живой хлеб, был продан за цену монет и сам есть истинная монета…». Эта мысль — Христос как настоящая монета — звучит ярко и символично. Гонорий развивает ее, поясняя:
«А поскольку люди не причащались, не было нужды выпекать большие хлебы, и потому установили, что облатки будут изготовляться в форме монеты; а прихожане приносят монеты как жертву на муку, чтобы испечь из нее этот хлеб, — тем самым напоминая себе, что Господь был предан за монеты…»
Таким образом, монета в богословии Гонория становится не только реальным даром, но и сакральным образом — знаком жертвы, напоминанием о цене, за которую был предан Спаситель, и в то же время — символом Христа как «истинной монеты», несущей в себе подлинную ценность, отлитую в вечности.
